Храм Гроба Господня. Комната плача. Фотозаметки Дмитрия Брикмана

Фото: Дмитрий Брикман, www.dimabrickman.com

Когда-то давно я жил в Советском Союзе в городе Ленинграде на проспекте Карла Маркса, учился в Политехническом институте, по вечерам подрабатывал техником в Ленинградском государственном Малом театре оперы и балета и звали меня Дима Брикман. Исчез Советский Союз, Ленинград стал Санкт-Петербургом, проспект Карла Маркса – Большим Сампсониевским, Политехнический институт стал университетом и приобрел слегка режущее ухо историческими ассоциациями название СПб ГПУ, а Государственный Малый оперный театр стал частным и Михайловским. Да и я из Димы постепенно превратился в Дмитрия. Короче говоря, с тех времен только фамилия осталась. И воспоминания. Вот о них, а точнее об одном из них, и пойдет речь.

В мои должностные обязанности работника техчасти Малого оперного, в частности, входило еженедельное ночное дежурство. Я обходил с фонариком огромное помещение театра, после чего шел к воротам и сообщал внешней охране, что все в порядке. Ворота запирали снаружи и я, оставшись внутри театра один, отправлялся спать на большой кожаный диван, стоявший в техчасти. Последней точкой в вечернем маршруте по театру была сцена…

Театр был основан в 1833 году и на его подмостках выступали многие знаменитости: Иоганн Штраус, Федор Шаляпин, Матильда Кшесинская, Сара Бернар – список велик. Да и в зале тоже известные люди сиживали: Пушкин, Толстой, Чайковский. И вот, представьте себе следующую картину. Звенящая тишина. Вы стоите посредине сцены, посредине этих, пропитанных страстями и энергиями человеческими, нескольких десятков квадратных метров деревянного пола. Тусклый дежурный свет. Приспущенные штанкеты с фонарями. Огромные декорации завтрашнего спектакля. Забытые в кулисе балетные тапочки. Полутемный пустой зал. И еще – Вам 20 лет. Согласитесь, что могут сильные ощущения возникнуть. Собственно они у меня каждый раз тогда и возникали. И в дальнейшей моей жизни всплывали из памяти многократно: когда я оказался под вечер и практически один на вершине горы Моисея в Синайской пустыне, когда рано утром вышел на пустую сцену лондонского Альберт-Холла, когда впервые оказался один ночью на улицах старого Иерусалима. Эти же ощущения накрыли меня ночью в запертом Храме Гроба Господня, когда я около получаса провел в полном одиночестве в Кувуклии – небольшой часовне, заключающей в себе Гроб Господень и придел Ангела.

Теперь представьте себе другую картину. Полночь. Вы стоите в помещении размером четыре квадратных метра, все вокруг пропитано запахом ладана, едва слышно потрескивания огня в лампадах. Вы один и перед Вами – отполированная за пятьсот лет миллионами рук человеческих, треснувшая посредине, мраморная плита. Вы представляете себе, сколько сотен миллионов людей прошли через эту Комнату, сколько самых сокровенных желаний и чувств было принесено к этому камню, сколько над ним было пролито слез. И совершенно неважно, какую религию Вы исповедуете и исповедуете ли вообще. Страдания и боль людская, принесенная сюда за века, ощущается физически.

Я бывал в Кувуклии неоднократно, но ни разу не имел возможности остановиться и оглядеться в спокойствии. А в этот раз никто и ничто не торопило. Увиденное поразило, как впрочем, и многое другое в ту ночь. Никогда не думал, что устройство Комнаты больше всего напоминает театральную сцену: порталы, волнистая падуга, штанкеты, используемые для подъема лампад, сама плита... И какие-то очень игриво-театральные танцующие изображения Иисуса на иконе у входа в часовню и на барельефе над входом в гробницу. Но, в отличие от театральных подмостков, судьбы, драмы и трагедии, которые люди приносили, приносят и будут приносить сюда – настоящие. И боль настоящая. И страдания.

Большое спасибо Архимандриту Гевонду Оганесяну. Без него увидеть увиденное было бы невозможно.

Написать письмо автору