О скандале в военной прокуратуре вокруг дела "Сде-Тейман". Интервью с юристом Максимом Раковым

Скандал вокруг ушедшей в отставку главного военного прокурора Ифат Томер-Йерушалми – одна из главных новостей последних дней в Израиле. Генерал-майор ЦАХАЛа подозревается в уголовном преступлении, последствия которого выходят далеко за рамки содержания видеозаписи, незаконно переданной СМИ, и дела о "Сде-Тейман".

На вопросы о последствиях этой истории, а также о роли военной прокуратуры в ходе войны редакции Newsru.co.il ответил адвокат Максим Раков, в прошлом юридический советник Совета по национальной безопасности, а ныне партнер в компании "Эльберт, Назаретский, Раков". С 1995 по 1997 год адвокат Раков был офицером военной прокуратуры.

Беседовал Габи Вольфсон.

Главный военный прокурор, уже бывшая, признала, что передала видеозапись из "Сде-Тейман" в СМИ. Уже даже нет смысла говорить о подозрениях. Вы служили в военной прокуратуре, хорошо знакомы с системой. Прокомментируйте эту историю.

Наверное "шок" – это точное слово. Вчера кто-то назвал это "делом 300-го автобуса" военной прокуратуры. (Дело о сокрытии обстоятельств ликвидации сотрудниками ШАБАКа двух плененных террористов, захвативших 300-й автобус в 1984 году – прим.ред.)

Профессор Юваль Эльбашан так назвал.

Это выглядит очень похоже на ту историю. То есть, конечно, речь не об умышленном сокрытии убийства, но об умышленном сокрытии информации и воспрепятствовании расследованию изнутри – самыми высокими чинами военной прокуратуры. Речь идет еще и о передаче ложных сведений прессе, ложные сообщения в суды. Я бывший офицер военной прокуратуры. Давно им был, правда. Ифат Томер-Йерушалми начинала службу именно в этом отделе, как раз когда я оттуда уходил. Лично мы знакомы не были. Но для меня это шок: военная прокуратура всегда считалась профессиональной и высокоморальной, гордилась этим. Вопросы начались еще в контексте Авихая Мандельблита, когда он был военным прокурором, вопросы, связанные с Габи Ашкенази, Эхудом Бараком, но это была "серая зона".

Вы имеете в виду подозрения в его адрес по "делу Арпаза"?

Да. Но это была "серая зона". Неприятно, но не более того. Сейчас мы говорим о нарушении всех норм и о совершении уголовных преступлений.

Иными словами, Ифат Томер-Йерушалми подозревается в совершении уголовных преступлений – если подтвердится то, что сейчас предполагается?

Ну, начнем с того, что она признала. Она признала, что дала указание, так сказать неофициально, слить видеозапись. Это само по себе. Дальше разделим на две части. Первый – вопрос подлинности записи. Если она сфабрикована, это дополнительные уголовные преступления. Но предположим, что она подлинная: в армии есть определенный порядок раскрытия информации. Есть уставы, есть правила. У главного военного прокурора есть полномочия что-то раскрывать – но только по официальным каналам. Передача информации вне установленных каналов – нарушение уставов и военное уголовное преступление само по себе. Далее – фальшивое расследование: либо была группа военной прокуратуры, которая занималась фабрикацией расследования, либо коллегам, реально проводившим расследование, сознательно давали неверную информацию. Это и есть аналог "дела автобуса 300": тогда внутри комиссии по расследованию был замглавы ШАБАКа Йоси Гиноссар, который предоставлял заведомо ложные сведения.

Знал правду, скрывал ее от комиссии и поставлял ей ложные сведения.

Да, именно так. Его потом помиловали – было полицейское расследование и договоренность о помиловании. Он признал себя виновным в уголовном преступлении и получил помилование. Здесь ситуация схожая. Правительству и судам сообщали: "Ничего не нашли, все чисто, ничего плохого в прокуратуре не нашли, кто это сделал – неизвестно". Это бьет по доверию общества к прокуратуре и армии. Томер-Йерушалми объясняет это тем, что велась атака на военную прокуратуру. Но я прошу прощения, ты главный военный прокурор, ты генерал, ты занимаешь такую высокую должность. Если ведется атака, ты законными методами эту атаку отражаешь.

Какая "атака", с вашей точки зрения, имелась в виду?

Публикации в прессе о военной прокуратуре: серия едких материалов, высказываний, дискредитация прокуратуры. Неправда парируется правдой, для борьбы с клеветой – есть суды, можно подавать гражданские иски, привлекать к уголовной ответственности. Но нельзя незаконно публиковать информацию – правдивую или нет – чтобы "отразить" атаку.

Вероятно, речь о критике из-за задержания солдат "подразделения 100" военной полицией – публичное задержание, которое вызвало большой резонанс. Чтобы отразить, критику она и сделала то, что сделала.

Это одна часть. Еще было утверждение по поводу так называемого, селективного уголовного преследования тех, кто прорвался на базу, депутатов Кнессета и других. В целом, речь шла о том, что военная прокуратура преследует солдат, включая случаи правонарушений в Газе. Думаю, что было все вместе. Видимо, кто-то не выдержал и решил таким способом попытаться перевести стрелки. Это не выглядит вменяемым, это не выглядит нормальным и уж точно не оправдывает то, что было сделано.

Хочу спросить вас о расследовании: проверку утечки сначала проводили внутренние структуры военной прокуратуры. С вашей точки зрения, это нормально, что прокуратура проверяет утечку из военной прокуратуры?

На первом этапе – да. Сначала делают внутреннюю проверку. Это нормально. Если появляются какие-то индикации того, что было совершено преступление, иногда проводится внешняя проверка. Если есть достаточно информации, теоретически можно передать расследование военной полиции, но она действует по указаниям военной прокуратуры – это проблематично. Сейчас, например, расследование передали гражданской полиции под руководством юридического советника правительства, то есть госпрокуратуры. Это внешняя структура. Изначально такой индикации о совершении преступлений не было, и проводилось внутреннее расследование. Существовал большой пиетет к должности главного военного прокурора: считалось, что если все под ее руководством, этому можно доверять. "Дело Арпаза" – это была первая ласточка, и мы кривились, когда речь заходила о роли Мандельблита в этом деле. Но там не было улик, там не было "дымящегося пистолета", поэтому дело было закрыто. Но были проверки. То, что произошло сейчас, совсем иная история. Даже ее признание звучит странно. С одной стороны, она говорит, что дала указание опубликовать видеозапись, а с другой, говорит, что несет ответственность за все материалы, которые выходят из ее канцелярии. Если ты "несешь ответственность", когда не ты сделал – ты как командир уходишь в отставку, так как не обеспечил выполнение правил в своем подразделении. Если ты говоришь "я дала указание слить" – это означает, что ты вместе с другими совершила уголовное преступление.

Значит и то, и другое. И дала указание, и несет ответственность за тех, кто участвовал.

Нет, это разные вещи. Если дала указание – это соучастие. Это уже преступная группа, она ее участник. Это гораздо более серьезная ситуация. Поэтому первоначальная логика "она ушла в отпуск, чтобы обеспечить беспристрастную проверку и дать открытые показания как свидетель", больше не работает. Ее письмо об уходе в отставку – это, по сути, признание. Ее должны вызывать и допрашивать как подозреваемую.

На сегодня она – подозреваемая в уголовном преступлении?

Формально – пока что, нет. Но, изучив ее письмо, полиция должна переквалифицировать статус на "подозреваемую". Составы могут быть разные: нарушение правил публикации информации. Это уголовное преступление, это обман общественного доверия. Собственно, частично именно это инкриминируют Фельдштейну и другим (дело о незаконной передаче СМИ секретных документов – прим. ред.).

Каковы отношения между военной прокуратурой и юридическим советником правительства? Почему именно юрсоветник решала, кто будет проверять утечку и нужна ли внешняя проверка?

Начнем с того, что главный военный прокурор профессионально получает указания от юридического советника правительства. Юридический советник правительства является профессиональным начальником всех юристов, находящихся на государственной службе, включая военного прокурора. С точки зрения военной субординации, административно главный военный прокурор подчиняется начальнику генштаба как армейский офицер. В свое время, в военной прокуратуре я занимался этим вопросом. Были споры, будет ли он подчиняться начальнику генерального штаба или главе кадрового отдела армии. Мы отстаивали независимость военного прокурора в армейских уставах. Но профессиональные указания определяет юридический советник правительства на основе многолетней традиции, решений Верховного суда и инструкций. Кроме того, юрсоветник дает указания полиции по уголовному преследованию вообще. Ответственность военных – и в рамках закона о военном судопроизводстве, и в рамках обычного уголовного права. Окончательные полномочия – у юридического советника. И традиционно в том, что касается уголовного преследования высших должностных лиц, решение за юридическим советником правительства.

Гали Баарав-Миара, получив результаты первой проверки, сказала "индикаций нет, все хорошо, больше проверять нечего". У многих сложилось впечатление "свои прикрывают своих", а рука моет руку.

Не факт. Первая информация юрсоветника шла из военной прокуратуры. И, повторюсь, был большой пиетет к должности главного военного прокурора. На этой должности был Меир Шамгар, ставший впоследствии главой Верховного суда и юридическим советником правительства, был судья Ури Шохам, также впоследствии судья Верховного суда и глава Управления по рассмотрению жалоб на судей. Люди очень уважаемые и достойные. И должность очень уважаемая. В последние годы статус еще вырос: военный прокурор – уже генерал-майор, в мое время это был бригадный генерал. Повысился статус, повысилась ответственность. Военная прокуратура – второй по величине юридический офис страны после госпрокуратуры: несколько сотен человек. В мое время, а это было 25 лет назад, там работали 400 юристов, сейчас я думаю, что гораздо больше.

Сейчас идет война. Существует мнение, что главный военный прокурор имеет полномочия и в том, что касается оперативных мероприятий. Например, будет ли ЦАХАЛ заниматься распределением гуманитарной помощи, будет ли он действовать в тои или ином районе. Это так?

Да. Главная военная прокуратура дает армии заключения – законно ли то или иное действие по внутриизраильскому или международному праву. Бывают случаи, когда говорят: "Подумайте еще раз, может быть есть другие способы действий". Это касается "серых зон", бывают "черные", когда однозначно "нет".

Приведите пример.

"Черной зоны"?

Да.

Расстрел пленных. Пример "серой зоны", менее однозначный, но требующий участия военного прокурора: можно ли бомбить в том или ином конкретном месте.

И на основании чего принимаются решения?

Например, если это больница, в то же время там находятся террористы. Проверяется, насколько эта информация достоверна, каков шанс, что пострадают гражданские лица. В международном отделе есть специальные люди, которые помогают командирам оценивать ситуацию на местности. Вы спросите, зачем это делается? Это защита Израиля на международном уровне, в том числе в Гааге. Наша позиция заключается в том числе в том, что мы действуем с опорой на рекомендации юристов-международников. Такая практика существует уже около 30 лет, она заметно расширилась в последние годы. Это существует и в других армиях: в американской, в английской. Вопрос в объеме участия: где количественные изменения переходят в качественные. 30 лет назад, например, эти ситуации рассматривались задним числом, сейчас они рассматриваются в режиме реального времени.

И что вы думаете об утверждении, согласно которому, интенсивность вмешательства уже наносит ущерб оперативным действиям ЦАХАЛа?

Это вопрос, который надо изучать. Кстати, если когда-нибудь будет создана государственная комиссия по расследованию – один из вопросов, который ей можно будет задать. Раньше, на протяжении многих лет считалось, что баланс верный, или может быть не уделяется достаточно внимания позиции юристов.

Даже так?

Да, это постепенно менялось и сейчас, возможно, дошло до уровня, когда этого вмешательства слишком много, когда оно мешает. Но это надо проверять, и это не связано с историей вокруг главного военного прокурора.

Я слышал от нескольких офицеров в отставке формулировку: "Военная прокуратура вставляет палки в колеса военным действиям".

Такое возможно. Весь вопрос в том, оправданы ли эти "палки". Именно для этого используется консультация военной прокуратуры. В мое время я очень плотно сотрудничал с международным отделом, и могу сказать ответственно: там были юристы очень высокого уровня. Даниэль Райзнер, Пнина Барух-Шавит и другие. Они старались максимально помочь армии реализовать ее цели, а не "ставить палки" в колеса намеренно. Дальше можно спорить о тех или иных решениях.

О, давайте поговорим о споре. Оставим сейчас заведомо незаконные приказы, такие как расстрел пленных. Надеюсь, что никто таких приказов не отдает. Но есть та самая "серая зона", и вот там возникают дискуссии. Чье слово решающее?

Командира. Юрист советует, высказывает свое мнение, оно фиксируется, но решение принимает командир и он несет за него ответственность. Проблема, и она существовала и в мое время, это неготовность некоторых командиров отстаивать свое мнение и нести за него ответственность.

То есть, когда юрист приходит и говорит "это рискованно", некоторые командиры предпочитают, извините, прикрыть зад?

Такие случаи были. В частности, они стали результатом работы комиссии Шамгара после убийства Рабина. В армии, полиции, службе безопасности многие боялись брать на себя ответственность и спрашивали "а что я скажу, если будет комиссия". Это естественно, люди не хотят рисковать, но нужен баланс интересов.

Значит, это влияло и влияет на военные действия? Если вмешательство выросло – влияние, вероятно, больше?

Не факт. Не факт, что были приняты решения со слишком широкими "полями безопасности". Командиры всегда ворчат, что им "не дают победить". И ворчат то по адресу вышестоящего командира, то по адресу юристов, то по адресу интенданта. Вопрос о том, не дошла ли ситуация до той точки, когда вмешательство юристов мешает, легитимный, и его надо поставить перед следственной комиссией. Я ушел из военной прокуратуры в канцелярию премьер-министра в 1997 году, но работал с военной прокуратурой по этим темам до 2002 года. По моему ощущению, присутствие юристов стало избыточным не только в боевых, но и в административных вопросах.

Избыточным?

Очень многие командиры не готовы принимать решения и брать на себя ответственность в тех ситуациях, где это обязанность командира, начальника. Я был и остался юристом-активистом, я всегда высказывал свое мнение. Но в ситуациях, когда командир со мной не согласен, я ожидал, что командиры скажут: "Я услышал и беру ответственность. Все записано в протоколе, решение мое". Особенно таким должен быть ответ командира в ситуации на поле боя. Потому что юрист видит ситуацию со своей колокольни, а вышестоящий командир со всех ракурсов. Именно поэтому он – командир. Именно поэтому военный прокурор подчиняется начальнику генштаба, хотя профессионально – юридическому советнику. И за счет этого профессионального аспекта, военный прокурор может отдавать указания и начальнику генштаба, если тот ошибается. И все же на поле боя – слово командира последнее. Потом можно рассматривать.

Что изменится, с вашей точки зрения, в военной прокуратуре после этой истории?

Боюсь, что снизятся статус и влияние: большой кредит доверия исчерпан. Во-первых, я опасаюсь , что возникнет проблема с готовностью прислушиваться к мнению военной прокуратуры. Я опасаюсь реакции, отката. Возникнет проблема с назначением будущего главного военного прокурора: похоже, высокопоставленные офицеры из прямого подчинения Ифат Томер-Йерушалми тоже в той или иной мере замешаны. Возможно, придется искать других, возвращать ушедших в отставку. На фоне противостояния между начальником генштаба и министром обороны по назначениям высшего военного руководства это может затянуться. Нужен человек, который придет, максимально быстро начнет решать проблемы и восстанавливать статус военной прокуратуры. Этот институт очень важен для страны. Надеюсь, проверка пройдет максимально быстро, и новые люди восстановят доверие.

Есть ли структура, которая контролирует работу военной прокуратуры?

Государственная прокуратура, юридический советник, государственный контролер – обычные структуры, которые контролируют деятельность государственной службы. Отдельной "особой" структуры нет. Нужна ли? Не уверен – институты есть, их нужно правильно задействовать. Возможно, нужна внутренняя служба в главной военной прокуратуре, осуществляющая внутренний контроль. Насколько знаю, ее нет. Поскольку военная прокуратура меньше "обычной", возможно, такое внутреннее подразделение было бы оправдано. Посмотрим.