Место для народа Израиля. Интервью с Авишаг Тайри, хозяйкой фермы в Самарии

Когда вечером 7 октября 2023 года нужно было направить социального работника в Бейт-Арье к родителям, чей сын был убит террористами на фестивале "Нова", к ним поехала Авишаг Тайри из поселения Офарим. В округе есть еще несколько соцработников, но никто больше не рискнул – все ждали, что местные арабы вот-вот поддержат ХАМАС, и закрылись по домам.

В ту поездку ей было страшно, признается Авишаг, но это было только подготовкой к дальнейшему. Спустя несколько месяцев они с мужем и двумя маленькими детьми покинули благоустроенный дом в поселении и основали ферму "Хесед Олам" ("Вечная милость") на холме неподалеку. После 7.10 такие фермы в Иудее и Самарии стали появляться, как грибы после дождя. Все они разводят скот, который нужен не столько ради мяса или молока, сколько как способ контролировать территорию – пастухи обеспечивают еврейское присутствие в пространстве вокруг фермы. Эти новые фермы тесно сотрудничают с армией – часто именно военные решают, какой холм стоит занять.

Ради чего мама двух маленьких детей не только терпит немыслимые бытовые неудобства, но и подвергает свою жизнь постоянной опасности? Какую роль в деятельности ферм играет "молодежь холмов"? И почему палестинские пастухи ушли с территорий вокруг фермы?

"Хесед Олам" – это просторное строение из сэндвич-панелей, которое служит кухней и местом приема гостей, крошечное недостроенное здание синагоги, где уже есть свиток Торы, но еще ни разу не собирался миньян, коровник и большой шатер с пластиковыми стульями и барной стойкой, который по четвергам превращается в кафе или концертную площадку. Уложив свою двухлетнюю дочку спать в старом зеленом автобусе фирмы "Эгед", который служит семье спальней, Авишаг согласилась ответить на вопросы Newsru.co.il – сидя на скамейке с видом на холмы Самарии, простирающиеся вокруг, и небоскребы Тель-Авива в дымке на горизонте.

Беседовала Анна Рудницкая.

У вас на входе стоит сделанное в СССР пианино "Сура-2". Как оно-то тут оказалось?

А оно сделано в СССР? Вот это да! Получается, пианино совершило алию? История с ним такая: его нашел где-то на Yad2 парень, который помогал нам в первые дни. Привез, разобрал, настроил. А потом сел играть – и выяснилось, что он божественно играет на пианино! С тех пор он периодически приезжает его настраивать, хотя живет черт знает где. А на пианино кто только не играл с тех пор – и солдаты, и ребята, которые нам помогают, и просто заезжие гости. Мы же недалеко от шоссе, иногда тут появляются какие-то случайные люди, видят инструмент, садятся и начинают играть.

Вы так себе и представляли жизнь на ферме – с фортепианными концертами?

Нет, но я очень рада, когда здесь звучит музыка! И когда приезжают люди. Я представляла себе, что это будет место, где будет встречаться народ Израиля.

Расскажите о себе. Откуда вы, чем занимались, пока не переехали сюда?

Я родилась и выросла в поселении Тапуах. Мой папа был одним из его основателей. Училась в харедимной школе – не потому, что семья была харедимная, а просто это была единственная опция, где девочки учились отдельно. В 19 лет вышла замуж, у нас родилось трое детей. Потом мы развелись. А потом я узнала, что моя 8-месячная на тот момент дочка неизлечимо больна… Она умерла спустя четыре года. Я работала тогда в "Безек интернешнл", и после ее смерти я поняла, что не могу просто вернуться на эту работу. Новая я, такая, какой я стала в результате болезни дочки, не могла. И я пошла делать вторую степень и выучилась на социального работника.

И какой вы стали?

Я думаю, что до болезни дочки я жила в спячке. Первым ударом был развод, он был очень-очень болезненный. И вот потом моя крошечная дочь, которая была моей радостью, моим утешением после развода, оказывается неизлечимо больна. И тебе нужно быть рядом с тем, с чем у тебя нет никакого шанса справиться. С той болезнью нет шансов – ни одного, ни одной десятой, ни одной миллионной. И значит, мое дело – сопровождать ее, и тут у меня есть выбор, как я буду это делать. Я по сути растила эту девочку одна, и когда тебе приходится принимать важные решения, ты понимаешь, что вся ответственность на тебе. И ты понимаешь, что Всевышний дал тебе эту девочку. Не кому-то другому, а именно тебе. И значит тебе надо прислушаться к себе, чтобы понять, как надо действовать. Это был такой медленный-медленный процесс вслушивания в себя, процесс открывания себя, жизни вокруг.

Что вы открыли в себе? Что поняли?

Что мы приходим в этот мир не для того, чтобы жить с комфортом, и даже не для того, чтобы исполнять заповеди. То есть исполнять заповеди – это хорошо, но надо все время пытаться понять, искать – где лично ты во всем этом? В чем твоя история. Быть в постоянном диалоге со Всевышним. Я хочу выполнять в этом мире миссию, которую он предназначил лично мне.

И этой миссией оказалась ферма в Самарии?

С фермой было так. Мы поженились с Урией семь лет назад – он тоже разведен, и у него трое детей от первого брака. Он инженер-электрик. Мы купили дом в поселении Офарим тут рядом, я была социальным работником в Бейт-Арье, он закончил вторую степень… Нам удалось, слава Богу, создать такой теплый дом, все дети подружились между собой. После наших непростых жизней – и у него, и у меня – мы оказались в такой очень хорошей точке. Большой красивый дом с деревянным полом, дружная семья, стабильный и очень неплохой доход… А внутри при этом было какое-то беспокойство – и у него, и у меня. И мы, после наших непростых жизней, уже понимали, что к внутреннему голосу надо прислушиваться, что его не надо заглушать покупками, поездками за границу или едой. А потом была "корона", Урия много времени находился дома, стал засаживать грядки... И вдруг вспомнил, что ему всегда нравилось обрабатывать землю, что для него это настоящая радость! И сначала мы решили начать искать землю для сельского хозяйства и уже почти решили переехать на юг, почти на границу с Египтом. Но там не срослось. Про фермы мы тогда вообще ничего не знали. Но потом недалеко от нас возникла ферма "Авихай", и Урия взял отпуск и пошел туда волонтерить на две недели, чтобы посмотреть, как это. Он вернулся воодушевленным.

А вы?

Я в детстве любила рассказы про "ЛЕХИ" и "Хагану" и жалела, что поздно родилась, не успела стать подпольщицей… И тут я сказала себе – история опять творится у тебя на глазах, и ты можешь стать ее частью. А еще я как раз была беременна своей младшей дочерью. И прямо перед родами у меня вдруг был такой момент ужаса – а что, если я снова потеряю ребенка?.. И я сказала Всевышнему – не испытывай меня больше таким образом. Я обещаю Тебе, что на этот раз проснусь сама. Для меня переезд на ферму был очень сильным выходом из зоны комфорта. Но я сказала себе – я делаю это. Я буду бояться, но делать.

Что происходит после того, как принято решение?

Начинаются переговоры с "Аманой" (организация, занимающаяся развитие еврейских поселений в Иудее и Самарии – прим.ред.), и они никогда не перезванивают, и не отвечают на телефон, и надо по сто раз им звонить, чтобы хоть что-то начало двигаться. И сначала мы думали, что они должны что-то делать, а потом поняли, что это теперь полностью наша ответственность – заставить дело сдвинуться с мертвой точки. Возможно, это такая проверка боем – если ты не можешь преодолеть бюрократию "Аманы", то и с фермой не справишься. Обычно они требуют, чтобы тот, кто хочет сделать свою ферму, сначала поработал на чьей-то другой, чтобы понять все тонкости процесса. Но Урия волонтерил во многих местах и охранял их, так что они просто сразу стали работать с нами, проверять, все ли мы знаем, понимаем, и насколько мы готовы. Потом в какой-то момент мы купили этот старый автобус и поставили его на соседней ферме, и я постепенно, по дороге на работу, день за днем, перевозила туда частично наши вещи.

"Амана" помогает с финансированием?

"Амана" помогает с инфраструктурой – электричество, вода, дорога.

А все остальное? За чей счет возведены коровник, синагога, вот эта кухня с гостиной?

Все остальное – это мы. И хорошие люди. Например, железо нам продал по смешной цене друг Урии, с которым они вместе служили в резерве – у того свой завод по производству железа. Отдел поселений обеспечил нас средствами безопасности – внедорожником, генератором и камерами.

Охрана на ферме есть?

Да, ферму охраняют солдаты из теробороны (חיילי הגמר). Один из них – это Урия.

Каким был самый первый день на ферме?

Когда мы наконец прошли все проверки в "Амане", и они убедились, что мы полностью готовы, они спросили нас: "Ну, в какой день вы ходите подниматься?" И тут мы с Урией оба зависли. Потому что одно дело – решить и даже готовиться изо всех сил, а другое… В общем, это было как второй раз прыгнуть в ледяную воду. Но не скажешь же – "спасибо, мы передумали…" Мы так и не смогли выдавить из себя никакого числа, и тогда они сами назначили дату. И эта дата выпала на ту неделю, когда в дополнении к недельной главе Торы читают стих, который дал название нашей ферме, придуманное мной еще за год до этого: "В бушующем гневе Я скрыл лицо Мое от тебя на мгновение, но с вечной милостью помилую тебя".

Почему вы выбрали такое название?

Потому что это стих об избавлении. А в избавлении есть точка изобилия, простора. И это то, как мы ощущаем ферму. В ней есть что-то не стесненное, просторное. Изобилие и красота.

Давайте вернемся в первый день. Вот был пустой холм, и тут вы приезжаете – и…

Этот день до последнего момента держится в тайне. Чтобы ничего не сорвалось, чтобы не было никаких неприятных сюрпризов. Мы сказали только самым близким людям. Рано утром мы приехали, привезли кучу еды, которую можно есть на ходу, поставили большой раскладной стол. И стал приезжать народ – сначала близкие друзья, потом в группах стала распространяться информация… К концу дня мы почти закончили строительство коровника, нам помогали несколько десятков человек. Вообще в первые несколько недель тут перебывало колоссальное количество народа. С моей работы приехали меня поздравить. Это было очень трогательно, такой настоящий праздник. Мы поставили еще одну точку на карте земли Израиля. Я намеренно не использую слово "сионизм", потому что это слово новое, а есть куда более старый термин – возвращение в Сион. Мы – народ Израиля, возвращающийся в свою землю. Это ведь так просто.

Было бы просто, если бы не было других претендентов на эту землю.

Если я не возвращаюсь к своей земле здесь, какие у меня основания быть на ней в Тель-Авиве? Только потому, что так сказала Организация Объединенных Наций? Я не принижаю ее важность, не дай Бог, я думаю, важно делать все это вместе с другими народами. Мы не игнорируем их, совсем нет. Но если мы не можем быть здесь на своей земле, то зачем вообще это все?

А зачем, кстати, вообще это все? Как вы видите основную задачу вашей фермы?

Мне важно, чтобы наша ферма была фермой для народа Израиля. Я хочу привести сюда народ Израиля. И мы находимся в таком месте, куда очень легко добраться – смотрите, Тель-Авив совсем рядом.

Вы хотите привезти сюда светских левых тель-авивцев?

Всех. Мы любим левых. У нас, кстати, есть совместные проекты с "Шомер а-хадаш". Например, был период, что они нас охраняли.

А арабов из соседних палестинских деревень вы хотели бы видеть гостями на вашей ферме?

Нет. Диалог возможен между двумя, а если один его не хочет, то разговора не получится. И после 7 октября им придется сильно потрудиться, чтобы доказать мне, что они хотят диалога. Если они готовы видеть в нас соседей – у меня нет против них ничего личного. Если они признают нас как народ Израиля, вернувшийся на свою землю, то я вполне могу представить, как мы сидим друг у друга, пьём кофе. Некоторые из местных арабов уже понимают, что это наша земля – они чувствуют это, когда мы сами чувствуем свою связь с ней.

Расскажите про работающих на ферме. Это и есть "молодежь холмов"?

Ну, наверное правильнее было бы назвать их "молодежь ферм", но я не люблю такое разделение. Наши ребята – вы удивитесь – из очень хороших семей. Родители в основном или педагоги, или социальные работники. Многие думают, что сюда попадают только дети из разрушенных семей, но это не так.

Так почему они оказываются на ферме вместо школы?

Мне кажется, людям моего поколения проще это понять. Способности этих ребят больше, чем может вместить обычная жизнь. Их внутренние силы направлены на действие, на созидание, на инициативу. В этом их талант. И поэтому они не находят себя в системе.

Они вообще не учатся?

Учатся. Есть проект "Менифа", который работает с ними, у них есть занятия один или два раза в неделю, и они получают полноценный аттестат. У обычной школы просто нет инструментов, чтобы позволить им быть самими собой.

Как они относятся к системе – армии, полиции, государству вообще?

Сложно. Они – как и мы – видим в ней много изъянов. Но при этом и мы, и они понимают, что с системой надо работать, несмотря на ее болезни. Армия – наш самый главный партнер. С ней мы взаимодействуем ежедневно.

Что вы думаете по поводу насилия по отношению к палестинцам со стороны "молодежи холмов"?

Я должна сказать, что мне очень больно видеть множество лжи в СМИ на эту тему. Бывают реальные случаи, и если бы их действительно было много, то СМИ не приходилось бы врать и придумывать несуществующие, правда? А этого вранья так много! Само явление в тысячу раз меньше, чем про него говорят СМИ. Весь этот кампейн про "насилие поселенцев" вообще не отражает реальность.

К тем случаям, которые все же есть, как вы относитесь? Оправдано ли оно?

Те редкие случаи, которые есть на самом деле, меня тревожат. И относиться к ним нужно так же, как к любому другому насилию. Есть полиция, есть власть, и они должны реагировать. При этом я понимаю этих ребят. Не согласна с их действиями, но понимаю. Когда есть вакуум власти, и государственные структуры не реагируют на насилие с той стороны, люди действуют сами. Правильно ли это? Нет. Но иногда неизбежно. При этом среди "молодежи холмов" есть и просто хулиганы, которые действуют не из любви к земле и не из идеологии. Это обычная преступность, и к ним нужно относиться как к обычным преступникам, сажать в тюрьму. Проблема в том, что когда запускают лозунг "насилие поселенцев", перестают отличать настоящих преступников от обычных ребят. Наши ребята выбрали этот путь, пусть связи с землей. Они не вооружены. Когда они идут пасти стадо, их могут ранить, убить, похитить. Но они идут, идут с ощущением принадлежности этому месту. И это даёт им силу.

Вы обсуждаете границы применения насилия с ребятами, которые работают у вас?

Постоянно. Мы повторяем им один из наших принципов – "медленно, спокойно". Мы здесь надолго. Иногда само наше присутствие на этой земле меняет ситуацию. Например, видите вон ту дорогу? Она построена незаконно, соединяет две палестинские деревни. С тех пор, как мы появились здесь, движение по ней практически прекратилось. Когда мы жили в Офарим, то с балкона дома видели огромные палестинские стада овец, которые паслись на всех этих холмах. Но когда мы поднялись сюда со своим стадом, арабские пастухи просто перестали сюда приходить. Это произошло само собой.

Где же палестинским пастухам пасти своих овец?

Я не премьер-министр, и слава Богу. Я знаю одно: если те, кто руководит страной, будут понимать, что эта земля принадлежит нам по праву, если они будут действовать из этого понимания, – Иудея и Самария смогут стать частью Израиля.

Вам не страшно?

Конечно, страшно. Я обычный человек, не супергерой, страх есть всегда. У нас есть оружие, камеры, солдаты, тесная связь с армией. При этом я помню 7 октября и знаю, что всё может измениться в один миг.